Себа нашел свою обожаемую сестру в домашней библиотеке. Большая просторная комната со стеллажами из темного добротно сколоченного дерева, большие окна плотно зашторены, и только из одного высокого окна льется теплый свет солнечного летнего дня. В этом островке ослепительной яркости среди тьмы каменных стен, дорогих штор, запаха тлена старой бумаги и книжной пыли Гойл нашел свою сестру. Кажется, Софи что-то читала, но Себастьяну показалось, что она даже не смотрит в книгу. Он окликнул ее заранее, чтобы не подкрадываться сзади. Эти шутки давно перестали быть актуальными. Вернее, они оба были не прочь друг над другом подшутить, но когда настроение было скверным, такого рода подкол вполне мог сойти за оскорбление высших материй и чувствительного внутреннего мира заодно. Короче, Гойл постарался быть тактичным. Большая часть школы была бы в шоке от таких показательных манер общения.
- Не думаю, что это поможет, - со знанием дела сказал Себ, по привычке обрушивая свое громадное тело на аккуратного вида диванчик. Переходить от хорошего тона до самозабвенной варварской непосредственности и наоборот он умел в совершенстве. Ему тоже хотелось сбежать куда-нибудь подальше. Хотя, стоило бы порадоваться. Матушка, наконец, снизошла до того, чтобы все им объяснить. Но настроение не пошло в гору, тяжелый камень с души тоже не спешил падать. То, что Софи чувствовала примерно тоже самое, можно было судить даже по тому, что она была здесь, в библиотеке, с открытой шторой – а ведь это всегда так крепко напрягало Персефону. Считалось, что книги нужно хранить в темноте. Гойл однажды в детстве предложил перенести их в подвалы, а то зачем занимать такой большой зал с такими витражами, да и магия на что, все ведь можно восстановить. Ответом ему была краткая, но весьма емкая лекция, что, как и почему делается в этом доме. Его не ругали и не повышали голос, нет-нет, просто рассказывали маленькому мальчику законы жизни, которые потом отложились в его характере. - Рано или поздно, она должна была нам все рассказать.
Это тоже был закон. От семьи ничего нельзя скрывать. И не потому, что ослушавшийся будет наказан, нет. Все проще: потому что больше некому доверять. Только так можно выжить в этом мире. Родители всегда подтверждали свои слова делом. Если Грегори и Персефона говорили детям новое доселе незнакомое правило, они сами же его выполняли. Только в таких тесных взаимоотношениях и почти что равноправии жили в этой семье.
- Что тебя так расстраивает? – поинтересовался Себастьян. Он уже небрежно вертел в руках небольшой томик в кожаном переплете старый, как сам мир.

Софи была совсем рядом, но при этом сознание ее занимало что-то далекое. Он понимал, что девочка его не слушает или делает это в пол-уха. Ничего особенного, со всеми бывает. Рядом с громадным братом, пышущим здоровьем и мощью, в буквальном смысле горой мышц, сестра казалась совсем маленькой и беззащитной. Гойла всегда умиляла большая разница между ними. Они оба были похожи на родителей, да и поставь их рядом – тоже вроде бы есть что-то общее. Но все-таки то, как разделились в них гены крупного телом отца и утонченной матери.
- Нас всегда кто-то во что-то втягивает, - он пожал одним плечом, потому что на другом лежала голова Соф. Если подумать, так, и правда, было.  С небольшой разницей, что они делали все сознательно, по собственной воле, представляя, чем приключение может закончиться в крайнем случае и просто потому что в компании друзей все приобретало совершенно другие оттенки.- Не думаю, что матушка предпримет что-то, угрожающее семье. Хотя ты, конечно, права – дело пахнет старыми мерлиновыми носками, как минимум, -  Гойл хмыкнул.
Много слов за такой промежуток времени – только дома он был настолько разговорчивым. Или это компания Софи на него так действует? Кто еще для него мог все детство таскать конфеты из громадной чаши в гостиной, если не старшая сестра. И вообще совершать несусветные на тот период жизни поступки за компанию с братом. Разницей в возрасте у ребят были крохи, год, и пусть в шутку они называли друг друга «старшая» и «младший», подобные мелочи никогда не мешали им оставаться друзьями. При их семейном умении влипать в неприятности разного рода тяжести, они на удивление почти не ссорились. Бывало, конечно, но кто не расстроится, когда в тебя летит бладжер, отправленный «младшим» братом, и ломает кости. Обошлось, остались маленькие шрамы. Гойл на тот момент с удивлением для себя понял, что не все люди такие же непрошибаемые, как он. И следовательно, Себастьян предпочел после этого случая и выводов следить за сестрой более внимательно и относиться к ней бережней.
- Интересно, а отец уже в курсе? – неожиданно пришла в голову мысль. Он откинул книгу, которую вертел в руках и легонько потряс Софи за ее плечико. Кажется, парень был действительно удивлен, что они не додумались до этого с самого начала.- Почему мы у него сразу не спросили?

- О чем не должен знать Грегори, и куда Вы, юная леди, собрались сбегать? - стоя в дверях, поинтересовалась Персефона. "Так нельзя. Так больше не может продолжаться", - думала она, устало потирая виски. Женщина обвела оценивающим взглядом помещение, после чего все же решилась пройти внутрь. "Мм, снова не задернута штора, нет, позже напомню о правилах поведения в библиотеке. Сейчас не время", - ведомая этой и похожими мыслями, Персефона Гойл совершила то, чего явно от неё не ожидали: неспешно, уверенной походкой, она приблизилась к окну и собственноручно задернула шторы, одним движением пресекая вялые попытки солнечного света пробраться в сокровищницу знаний. Так же она поступала со всем, что грозило навредить ей или её семье - резко, но и не без толики изящества, рубила на корню. В таких битвах не могло быть иного исхода, кроме безапелляционной победы миссис Гойл. Так было, и так будет всегда.
- Можешь не отвечать, - коротко бросила через плечо женщина, взглядом скользнув по детям. "Они встревожены, они сомневаются... во мне? Какая нелепость".
Персефона устала. Очень устала. От бессонных ночей, от кошмаров, от ежедневной работы, о которой никто не знал. Почти никто. Её нервные клетки были на пределе, отчего в последнее время домовикам приходилось обновлять графин в спальне старших хозяев несколько чаще обычного. Тайком, по грозному приказу мистересс. Сейчас, она бы с превеликим удовольствием обняла детей и разрыдалась, как обычная женщина, но то было несбыточной мечтой. Пэнси никогда не была по-настоящему сильной, но ей приходилась играть эту роль. Как в прошлом, так и сейчас - иначе нельзя. Впрочем, как известно, упорный труд вознаграждается. Тем, что, а вернее, кто, расшатал нервы миссис хладнокровие и дерзость был никто иной, как её собственный отец, тайно перевезённый из Азкабана в подвал поместья. Прошло не мало времени до того, как он стал вновь походить на человека. К счастью Пэнс, на данный момент разум Терренса прояснился(хотя и не полностью): он стал узнавать родную дочь и даже чувствовать перепады её настроения, отличать предметы друг от друга, а недавно попросил кубок сливочного пива. Речь его хоть и была все еще далека от идеальной, но уже не являлась бессвязной вереницей хриплых звуков...
Набрав в грудь воздуха, Персефона тихо сказала нечто вроде: "Думаю, можно". Отойдя от окна и присев в кресло напротив самых дорогих людей, она продолжила говорить:
-Хорошо, что вы оба уже здесь. Я не люблю ощущать косые взгляды на себе, тем более, если они принадлежат моим собственным детям. Я хотела подождать еще немного, но раз дела обстоят так, то выбора у меня нет. Женщина говорила тихо, но голос её оставался при этом твердым и властным, как и всегда.
- Вы, вероятно, думаете, что ваша мать ввязалась во что-то, и мне стыдно за вас и за себя. Стыдно и больно от того, что дети допускают мысли о безнравственности и безответственности собственной матери. Однако с этим я ничего поделать не могу, да и поговорить собиралась отнюдь не о наших взаимоотношениях.
Пэнси едва заметно улыбнулась, смотря на детей. На миг, она поддалась нахлынувшему потоку умиления, но лишь на миг. Вздохнув, она продолжила говорить:
-Я не прошу вас понять мои действия, но прошу поверить в то, что так было необходимо. Некоторое время назад я, не без помощи покровителей, смогла вырвать из лап Безумия одного очень дорогого для меня человека, члена нашей семьи. То, на что его обрекли было страшнее смерти. То было не сохранением жизни, а приговором к вечной пытке в Аду на Земле. Когда я увидела этого человека спустя двадцать с лишнем лет, первым моим желанием было прекратить его мучения, оборвать его связь с этим миром, но я не смогла и тогда придумала кое-что.
Миссис Гойл отвела взгляд в сторону. Её раздирали самые противоречивые чувства, среди которых были и ярость и безграничная печаль. Вспоминать тот день, то существо, протягивающее руки, жалобно цепляющееся за край мантии и ту атмосферу неминуемой гибели, тот затхлый воздух - все, что связано с Азкабаном - было не легко.
- Это трудно объяснить. Для всего мира, мой отец - Терренс Паркинсон - послушно отбывает своё наказание в Азкабане. В одиночной камере на одном из нижних уровней. Однако это не совсем так. Отец действительно отбывает срок, но в подвале нашего поместья. Скоро, я вас познакомлю.
"Всё", - мысленно добавила Пэнси, откидываясь на спинку, будто бы последние силы покинули её с этим признанием. Она ждала... чего угодно. Просто молча сидела, усталым взглядом смотрела то на Софию, то на Себастьяна и ожидала реакции на свои слова

Отредактировано Persephone Goyle (2011-10-21 02:47:19)